
Монография Сергея Зверева — редкая работа о том, как складывалась и развивалась военная риторика как особая область ораторского искусства. Автор показывает, что речь в армии была не просто дополнением к приказу, а реальным инструментом управления и мобилизации.
Книга прослеживает путь военной риторики от героического эпоса Гомера («Илиада», «Одиссея») через речи греческих и римских полководцев до практики Древнего Востока. Зверев анализирует жанры (вдохновляющая речь, совещательная речь, боевой вызов) и показывает, что слово часто решало исход сражений — поднимало войско, удерживало строй, превращало страх в мужество.
Для нас книга важна не только как историческое исследование. Это настоящий учебник того, как люди управляются словами.
Речь как оружие — слово действует быстрее приказа.
Слово вместо денег — обещание славы сильнее обещания премии.
Этос и пафос — образ лидера и страсть важнее, чем логические доводы.
Жанры речи — архетипы управления, от совещаний до вдохновляющих речей.
Зверев напоминает: ни один полководец не поднимал людей в атаку ради денег. Только слово и личный пример способны превратить разрозненную массу в действующую общность.
Книга интересна военным историкам, филологам, психологам, педагогам — и всем, кто работает с лидерством и организационной культурой. В ней можно увидеть древние корни управленческих практик, которые до сих пор определяют, как мы действуем в кризисах.

Монография Зверева — первая попытка систематически описать военную риторику как особый вид речи. Автор подчеркивает, что человечество за века развития красноречия почти не обращалось к этой теме, хотя речь всегда была важнейшим оружием на войне.
Гомеровский канон
Истоки военной риторики Зверев видит в поэмах Гомера. Герои «Илиады» и «Одиссеи» не только сражаются, но и владеют словом: «С виду иной человек совершенно как будто ничтожен, / Слову ж его божество придает несказанную прелесть…» (Одиссея, 8, 165).
Древняя Греция
Во времена греко-персидских и Пелопоннесской войн риторика ещё не была массовым инструментом. На дух войска сильнее действовали гадания и жертвоприношения, чем речи полководцев. Но Александр Македонский использовал речь стратегически: он не возбуждал ненависть, а говорил о великой цели — объединении народов в эллинистическую империю.
Древний Рим
Римская военная риторика, наследуя греческой, приобрела собственные черты. Римляне, по словам исследователя, были движимы «страстью к всеобладанию». Ключевыми моментами стали речи в эпоху Пунических войн, гражданских смут и империи. Здесь военная речь становится частью государственной идеологии и важным инструментом власти.
имская традиция
Зверев пишет, что у римлян военная риторика стала частью государственной идеологии. Римляне «стремились поработить мир и установить единое государство под римской властью… движимы страстью к всеобладанию».
Речь полководца в римской армии — это не только вдохновение, но и обоснование права Рима властвовать. Перед битвами или при объявлении войны речь легитимировала действия: убеждала солдат, что они сражаются не ради прихоти, а ради величия и безопасности всего народа.
Восточные традиции
В книге рассмотрены и примеры из Древней Индии, Китая, Ветхого Завета. Сунь-цзы писал: «Нравственный дух войска есть та могущественная сила, коею полководец совершает неимоверные подвиги».
В древнекитайских трактатах (Сунь-цзы, VI–V вв. до н.э.) акцент иной: «Нравственный дух войска есть та могущественная сила, коею полководец совершает неимоверные подвиги».
Китайская риторика не столько возбуждает ненависть, сколько настраивает на гармонию между полководцем и воинами. Сила войска — не в крике, а в согласованности и дисциплине, а слово полководца становится средством поддерживать этот внутренний порядок.
Заключение
Зверев утверждает: военная риторика никогда не была утилитарной техникой. Она «призвана воспитывать, возгревать нравственное чувство… подвигнуть на высшую жертву — душу “за други своя”». Именно духовный заряд отличает её от «безликой речевой коммуникации».